Трясинник тоже так говорил.
– Даже не сумневайся – заверили его те.
– Ведите уже, – отмахнулся тот.
Раскидистая старая липа стояла особняком от остальных. Алёшка подошёл к ней вплотную, обошёл дерево по кругу, вгляделся в ствол – дупла не видно, но, правда, крона такая густая, что это и немудрено. Выход один – надо забираться наверх, а там уже, глядишь, и дупло найдётся. Алёшка потёр ладони, и ухватился за нижнюю ветку, подтянулся, и легко вскарабкался на неё, огляделся, и забрался на вторую. Он поднимался выше и выше, а дупла всё не было.
– Эй, вы, – крикнул он вниз, где виднелись две кочки, одна полностью чёрная, а другая с белым пятном, – Мошенники волосатые! Ваши четыре аршина уже закончились, а дупла не видать!
– Тише ты, не вопи так, – взмолились снизу, – Никаноровна рядом гдей-то, прибьёт меня, как есть прибьёт, ежели прочует.
Алёшка вздохнул и взобрался ещё на одну ветку, постоянно ощупывая ствол.
– Нашёл! – радостно воскликнул он, когда рука его внезапно провалилась в пустоту.
– Бери, бери скорее кувшинчик и слезантий! – засуетились внизу.
Алёшка сунул руку внутрь, нащупал жестковатую подстилку из мха и веток, наткнулся на запасы орехов и шишек, на что-то сухое, как бумага, кругленькое, мягкое – грибы что ли? – и, наконец, в углу определил гладкий, холодный предмет, по форме напоминавший кувшин. Он взял его за горлышко и осторожно извлёк наружу. Это был он! Алёшка улыбнулся, довольный собой, и только было положил кувшин, крепко запечатанный крышкой и чем-то вроде сургуча за пазуху, да собрался спускаться, как из дупла высунулась усатая морда с двумя крупными блестящими зубами, и, клацнув ими, сверкнула чёрными глазками, а затем больно впилась в руку мальчишки. Алёшка заорал, и, не удержав равновесия, полетел вниз.
Глава 15
Тонкие ветки хлестали Алёшку по лицу, царапая и цепляясь за одежду, а о крупные ветви он пару раз крепко приложился спиной, пока летел вниз. Испугаться он не успел, всё произошло так быстро, что он и не понял, что случилось. Он попытался в полёте ухватиться за ветви, но они хрустко хрупнули и выскользнули из рук влажными тяжами, и Алёшка крепко зажмурился, предчувствуя сильный удар о землю, но этого не случилось. Он вдруг закачался, как на зыбких волнах, его перевернуло в воздухе и поставило на ноги. Алёшка открыл глаза, выдохнул, и только хотел открыть рот, чтобы сказать: «Вот вам ваш кувшин, и всего доброго!», как понял, что коловёртышей тут нет, а прямо перед ним стоит очередная девица приятной наружности, она была весьма мила, и лишь глаза её вызвали у Алёшки тревогу, они были совсем иными, чем её внешность и контрастировали с ней – холодные, злые, чужие.
– Ты кто? – удивлённо спросил Алёша.
– Отдавай-ка мне то, что у тебя за пазухой, – безо всяких церемоний, не терпящим возражений тоном, потребовала девица.
Алёшка наглости не любил, она рождала в нём мгновенный бурный протест и внутренний гнев, поэтому всё его смущение и вежливость как рукой сняло.
– А ты чего раскомандовалась тут? – спросил он так, что стало понятно – он не намерен подчиняться и сдаваться, – И где коловёртыши?
И в ту же секунду увидел, как из-за длинной юбки незнакомки пугливо выглянули оба существа, и, вцепившись лапками в подол, виновато глянули на него и тут же юркнули за складки юбки, забормотав наперебой что-то вроде: «Нас заставили… Мы сами маленькие… Куда нам деваться».
– А ну молчать! – цыкнула на них девица, и те тут же смолкли.
– Ах, во-о-от оно что, – протянул Алёшка, – Значит, вы меня просто обманули, а я купился, как дурачок.
– У-у, – погрозил он им кулаком, до того ему стало горько и обидно, что его добротой воспользовались, что аж слёзы задрожали на глазах.
Ему и без того тошно на душе из-за гибели Лесавки, а эти… воспользовались, втёрлись в доверие, а он и поверил, как простофиля, вот только зачем им это было нужно? И тут Алёшку осенило.
– Ты Никаноровна! – воскликнул он, ткнув пальцем в девушку.
И как он сразу не догадался? Да видно это всё от того, что он страшно расстроен и голова совсем не соображает.
Девица же расхохоталась, запрокинув голову:
– Никанорона, Никаноровна. Здравствуй, Алёша.
– Вам молоко ваше надо? Так вот оно, – он протянул ведьме кувшин, уже догадываясь, что вовсе не молоко нужно старой пройдохе.
Та приняла кувшин из его рук и улыбнулась таинственно:
– Спасибо за помощь. Только мне ещё нужно кое-что от тебя получить. Уж ты извини, но одолень-трава моя по праву.
– По какому такому праву? – подбоченившись, и закипая, спросил Алёшка.
– А я за ней много лет охочусь, сколько всего претерпела за эти годы и не перечесть уже! – глаза ведьмы вспыхнули в глубине красным блеском, – А тут ты объявился и нате, пожалуйста – всё ему сразу в руки приплыло! Да чем ты заслужил такую награду? И что ты с ней делать станешь без знаний?
– Значит, заслужил, раз сама хозяйка омута лично мне её отдала, – отрезал Алёшка, – Одолень-трава сама меня выбрала.
– Пф-ф-ф, выбрала, – омерзительно хмыкнула Никаноровна, и Алёшка подумал, что в рассказах деда ведьма не была такой отталкивающей, но, сказки сказками, а сейчас она стоит перед ним, и он видит, что она вовсе не милая бабушка-Божий одуванчик, а опасный противник, и нельзя расслабляться.
– Так, что там Купалка с Лесавкой говорили мне про одолень-траву? Что надо её выдержать на лунном свете, что корень надо высушить, зашить… А, всё равно этого сейчас не успеть уже! Но неужели до той поры одолень-трава не будет меня защищать? Раз я её хозяин, то верно и сейчас уже она имеет какую-то силу? Только что я должен сделать, чтобы она проявилась? Или трава сама поймёт, что я в опасности и защитит меня? – мысли Алёшки лихорадочно метались в голове, не находя решения и выхода, а тем временем Никаноровна, видимо, устав ждать, двинулась на него.
Алёшка попятился, вжался в дерево, прижимая бережно за пазухой одолень-траву и кленовый лист, всё, что осталось от Лесавки, которая ценой своей жизни подарила жизнь ему.
– Не отдам, – выкрикнул Алёшка, – Да и трава сама тебе не дастся!
– А это мы сейчас посмотрим, – зашипела ведьма и как разъярённая кошка бросилась на Алёшку.
Тот шустро увернулся, и ведьма ударилась о ствол дерева, и в тот же миг словно постарела лет на десять, превратившись уже в молодую женщину, а не юную девицу.
– Каждое поражение возвращает ей её настоящие годы, – понял Алёшка.
Но размышлять было некогда, так как Никаноровна, приказав своим помощникам: «Чего смотрите, а ну хватайте его!», кинулась вновь на Алёшку. И тогда он припустил вперёд, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг. Он бежал сквозь кусты и заросли высокого репейника, собирая на себя колючки, падая и вновь поднимаясь, а позади него трещали кусты, слышалась возня и чертыхания. И вдруг всё стихло. Алёшка бежал ещё какое-то время, по инерции, а после остановился, и с удивлением прислушался – куда делась Никаноровна с коловёртышами? Нарочно затаилась, чтобы сбить его с толку? Он сделал шаг вперёд, и вдруг – покатился кубарем вниз. Быстро поднявшись на ноги, он осмотрелся – место незнакомое, да и что ночью может быть знакомым в лесу? Может и бывал он, конечно, тут когда-то с дедом или бабушкой, но пока что он не узнавал эту странную поляну. Это был чёткий круг, точнее идеально круглая, как чаша, воронка. Склоны её в свете луны казались совершенно гладкими, поросшими странной голубовато-серой травой, которая чуть светилась во тьме.
– Наверное, это из-за лунного света так кажется, – решил Алёшка, он присел на корточки и присмотрелся к траве.
Она была похожа на «каменный цветок», как называла его бабушка – удивительное растение, стоящее у них дома на подоконнике, причудливое, как застывший мистический камень, отражающий лунный свет. Оттого и называлось так.
Алёшка потянул носом, трава приятно пахла, сладко и нежно, как куст малины в жаркий полдень. Он осторожно сорвал одну
